Русский комикс. Часть третья
Константин Крылов
Русский комикс. Лубок: допетровский период
Как известно, русский человек свою историю а) не должен знать, желательно совсем, б) должен презирать, желательно с ног до головы. Кажется, что эти требования совместить трудно — поскольку презрение всё-таки требует какого-то знакомства с предметом, а неизвестное обычно манит. Однако русским самосознанием занимались — и занимаются — профессионалы. Которые умеют подать дело так, чтобы презрение усваивалось как хороший тон, раньше всякого знания.
Классическим тому примером является слово «лубочный». Сейчас его можно встретить, скажем, в рецензиях на худлит. И слово это сугубо неодобрительное. «Лубочный образ» — это что-то примитивное, упрощённое, далёкое от реальности, и при этом обычно ещё и приукрашенное (тут выскакивает услужливое слово «сусальный»). В общем, что-то такое буээ. Отчего буээ, почему буээ — а вот нипочему. Это как слово «сволочь»: все знают, что слово оскорбительное, а что оно значило на самом деле — ведают только филологи.
Граждане более образованные — или просто догадливые — могут на это сказать, что слово «лубочный» произошло от слова «лубок». А «лубок» — это какие-то дрянные картинки, которые безграмотный, не умеющий читать дореволюционный народ покупал вместо «белинского и гоголя». От невежества и бедности, которые преодолели только при волшебной советской власти.
Обо всём этом мы ещё поговорим, будет повод. Пока — о лубке.
Если коротко, то лубком называли русские комиксы. То есть — печатные картинки, сочетающие изображение и текст, вписанный обычно прямо в картинку или (реже) располагающийся под ней. Эти картинки, кстати, даже назывались комиксами — ну то есть по-русски, «потешными листами» (вот буквально так). Хотя русское слово «потеха» не синонимично «смеху». Скорее имеется в виду любое развлечение. А развлекаться можно не только смешным. Например, в послепетровкую эпоху были популярны лубки героико-исторического жанра, и всегда в ходу были лубки религиозные, включая бумажные иконки. Впрочем, об этом ниже, а пока обратимся к истокам.
В большинстве источников написано, что русский лубок произошёл от китайской деревянной ксилографии-няньхуа.
Ещё одна теория — что лубок заимствован у европейцев (обычно ссылаются на поляков и на французов). Ну, это такая гипотеза по умолчанию. Опровергать или подтверждать её мы не будем, за ненадобностью. В общем-то, техника деревянной ксилографии настолько проста, что спор о приоритете тут неуместен. На поверхность деревяшки наносился рисунок, потом намазывался краской, делался отпечаток, который потом раскрашивался вручную.
Русское слово «лубок» происходит от «луба». Слово «луб», в свою очередь, означает определённую часть древесной коры (как правило, липовой), а именно её изнанку. Молодой луб назывался лыком. Из него, как вы уже, наверное, вспомнили, плели лапти, корзины, кошели и всё такое прочее.
А что делали со старым лубовым тёсом? Тоже использовали, причём весьма разнообразно. Например, крыли им крышу. Им же покрывали палубу (да, это слово — тоже от «луба»). А ещё на обороте липовой доски можно было вырезать картинку. Липа очень подходит для этого — так как она мягкая, гладкая, вязкая и не даёт щепы.
Есть ещё версия, что лубки названы в честь лубяных корзин, с которыми ходили по ярмаркам коробейниками. Это крайне сомнительно — ну хотя бы потому, что в этих коробочках было много чего ещё: «и ситец и парча». Почему вдруг именно картинки стали называться «лубками» — непонятно. Да и производное слово сомнительно: тогда бы уж назвали скорее «лубочное»... Хотя если честно — пофиг.
Технология изготовления была крайне проста. На гладкой липовой поверхности прорисовывался рисунок — как правило, карандашный. Рисунок мог быть скопирован с бумажного или быть нарисован «так». Дальше дерево по обе стороны штриха срезалось (классическая обрезная техника). Правда, углы и штриховка получаются плохо — но это общая проблема старой ксилографии*. Дальше всё это мазалось чёрной краской, сверху клался бумажный лист и прокатывался валиком. Нагрузка на доску была небольшой, это тебе не печатный пресс. Так что с одной доски можно было снять множество копий. Дальше — раскраска, и можно вешать на стенку.
Поскольку лубки резали все кому не лень (до поры до времени), сюжеты лубочных картин были крайне разнообразны.
Тут тебе и бытовые сценки:
И сказочные:
А есть и пожёстче:
Естественно, делались и «срамные картинки». Практически всё старое уничтожили в ходе грандиозных петровских и послепетровских чисток, но догадаться об их содержании несложно.
Однако самым распространённым жанром ранних лубков была религиозная живопись. Если совсем просто — это были дешёвые бумажные иконки.
Торговали ими по всей Москве, в том числе у Спасских ворот Кремля. Как нетрудно догадаться, церковные иерархи подобной дешевизны не одобряли. И не только по экономическим соображениям, но и потому, что резаные картинки очень уж отличались от оригинальных икон. В 1674 году патриарх Иоаким прямо запретил печатанье ликов святых на бумажных листах. Запрет не имел успеха. Бумажные иконки благополучно дожили до 1917 года.
Более того: к тому моменту производство лубков стало бизнесом. По одной из версий, именно это занятие дало имя Лубянской площади, ныне столь известной, а также Лубянским улицам. В пользу этой версии говорит то, что на Сретенке стояла церковь «Успения в Печатниках», каковая была домовой церковью работников Печатного двора*.
Изготовление лубков хорошо поддаётся разделению на отдельные операции. Картинки на доске рисовали художники («знамёнщики»), резали гравёры, печатали печатники. Чёрно-белые заготовки (именуемые простовиками) продавали или передавали на раскраску в артели, состоящие в основном из баб и детишек: работа считалась женской, вроде вышивания. Потом всё это добро скупалось по оптовым ценам офенями-коробейниками, которые доносили товар до покупателя.
Как написано в любом учебники, разделение на операции плюс массовое производство равняется развитие капитализма. Могло ли производство лубков стать, как сейчас выражаются, драйвером капиталистических отношений? Могло, наверное. Почему не стало — мы скажем позже. Впрочем, догадаться нетрудно.
Древнейшие лубки датированы XVII веком. Хотя есть свидетельства, что лубочные картины были известны ещё при Иване Грозном. Алексей Михайлович Тишайший (бывший между Грозным и Великим) так и вовсе был поклонником этого жанра. Что и неудивительно — лубки для него начали покупать, когда ему было семь лет. Что касается Петра, при нём лубок пережил коренную трансформацию — о чём мы ещё поговорим.
Ну хорошо, скажет читатель. А кто был потребителем всей этой продукции?
У нас очень любят сокрушаться о чудовищном чёрном невежестве русского народа и его поголовной неграмотности. Популярность лубка этот тезис опровергает, причём наглядно. В лубке текст является необходимой частью картинки, иначе будет непонятно. То есть лубки были рассчитаны на умеющих читать. Может быть, умеющих плохо, «по складам», с усилием — но всё-таки умеющих. Причём слой таких людей был достаточно значителен, чтобы выпускать для них продукцию, да ещё и массово.
Кто же это был? Очертим круг. Во-первых, более-менее грамотные, то есть способные хотя бы «разбирать по-писаному». Во-вторых, небогатые: богатые могли приобретать настоящие книги. При этом одна книга в допетровской Руси стоила несколько рублей (!), публичных библиотек не было. В-третьих, мучимые информационным и эстетическим голодом, то есть люди «с запросами». Простыми, конечно, запросами, но у других и того не было.
В начерченный круг попадает много кто. Начиная с грамотных крестьян (а грамотей в деревне всегда был нужен) и кончая мелкими купчишками. Но сердцевиной этого слоя был мелкий служилый люд — чиновники из московских приказов, дьячки и подьячие, государственные и вольные, и прочий офисный планктон. Или, выражаясь более приличным языком, русский средний класс. Хилый, пришибленный тяжёлой жизнью, но какой уж есть.
В дальнейшем лубок пойдёт вниз, в земляной слой крестьянства, поднимая и облагораживая его толщу. И он же станет первым самиздатом: лубочные картинки будут одним из самых действенных средств старообрядческой пропаганды... Но это всё будет потом.
А пока расскажем об одном из величайших достижений лубочной живописи — рисованной Библии Василия Кореня.
Интерлюдия. Рисованные библии в европе и на руси
Рисованные библии были распространены в Европе — особенно преуспели в этом немцы. Назывались такие книги на латыни Pauperum Biblia — «библия бедных». Речь не шла о цене книги, некоторые из них были роскошными и стоили дорого. Скорее, имелись в виду «непросвещённые». То есть — люди, которым было тяжело читать библейский текст. Такими «непросвещёнными» могли быть, например, светские правители, которые были больше заняты войной и интригами, чем чтением. А так они могли посмотреть картинки и составить представление о библейской истории. Впрочем, существовали и дешёвые нераскрашенные оттиски, доступные рядовым священнослужителям. У которых тоже бывали проблемы и с образованием, и особенно с восприятием сложных исторических концепций. Например, одной из задач «библий бедных» было разъяснение отношений Ветхого и Нового завета — прежде всего параллелизм событий священной истории и Евангелия. Многие картинки в «библиях бедных» посвящены именно этой теме.
Вершиной этой традиции стала так называемая «Лицевая Библия Пискатора», известная на Западе как «Theatrum biblicum».
Голландский издатель и гравёр Николас Иоаннис Пискатор (вообще-то просто «Фишер», «Пискатор» — это изящный латинизм) родился в 1586 году в Амстердаме. Жизнь у него была интересная и весьма насыщенная — но не будем углубляться. Свой главный труд он издал в 1650 году (с тех пор книга переиздавалась неоднократно — кажется, и сейчас переиздаётся). Это огромный том с 434 гравюрами на все основные библейские сюжеты, сделанные с медных досок, высочайшего качества. «Комиксовости» в них, правда, было мало — это статичные картины, в которых текст помещался под картинкой и был скорее описательным. Однако уровень издания был очень высок. Кстати сказать, Лицевая Библия была очень популярна в России.
Разумеется, «библии бедных» тоже следует рассматривать как протокомиксы. Каюсь, я не упомянул их в первой части данного труда — только потому, чтобы, как говорится, два раза не вставать и не возвращаться к этой теме снова. Но вот тут — самое место.
Так вот, на Руси такое тоже делали. По крайней мере, один раз сделали.
О Василии Корне известно немного. Он родился около 1640 года и был родом из Дубровно, что сейчас находится на территории Белоруссии. На этом основании местные свидомые (или как они там называются) иногда записывают его в «белорусы». Но в ту пору белорусов ещё не изобрели, к тому же работал Василий в Москве*, где подвизался резчиком по дереву. Жил он как раз в районе Лубянки.
Гравюры для Библии он делал четыре года — 1692-1696. В какой технике он работал, мне неизвестно. Но уж точно не лубковой в прямом смысле этого слова. Понятно, что это была гравюра на дереве, но на каком именно и как сделано было — не знаю.
Что не отменяет факта: Библия Кореня — одна из вершин русского деревянного лубка. Здесь из этой техники выжато всё, что возможно. Конечно, медным доскам Пискатора это сильно уступает по совершенству — если рассматривать эти рисунки именно с точки зрения технической. Однако, как лубок (а точнее, как комикс) это великолепно.
Извольте убедиться, впрочем, сами:
Книга была отпечатана огромным тиражом — около тысячи экземпляров. Для своего времени и места это был прорыв. Но увы: рисованную Библию сгубили церковные власти. А именно — им не понравился Бог. Точнее, его изображение.
То, что Творец невидим и изображать его в виде человека как бы нехорошо — общее место всех авраамических религий. То, что изображать его всё-таки как-то надо — проблема сугубо христианская. Связано это с тем, что одно из лиц Троицы (Сын) всё-таки имеет человеческий облик. Дух Святой невидим, но существует конвенциональное изображение в виде голубя. Проблема возникает с Богом-Отцом, Саваофом, «Ветхим Днями». Изображать его в виде человека не вполне уважительно, а в каком-то другом виде — тем более неуважительно. Опять же, человек создан Им «по образу и подобию». Поэтому стандарт изображения Бога-Отца — человек, но наделённый властью и силой: величественный старик. У Кореня же Бог-Отец выглядит как «просто ангел», мило спит на кроватке, и вообще какой-то молодой. Это показалось несерьёзным. В результате весь тираж книги был уничтожен. Единственный сохранившийся экземпляр хранится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге.
Это всё печально. Однако следовало бы по-хорошему признать — Василий Корень является автором первого русского графического романа.
Когда-нибудь, я думаю, Василий Корень будет признан сообществом комиксистов именно в этом качестве. Изображения спящего на кроватке Боженьки будут украшать обложки учебников по искусству комикса, будет вручаться Премия Василия Корня за лучший графический роман года. И так далее — ну в общем всё как у людей.
А пока — взгляните ещё раз:
Продолжение следует.